Записки Ирины Худяковой, о работе добровольцем в госпитале Мариуполя
Восьмой, последний этаж мариупольской больницы находился под уцелевшей крышей и напоминал своей сюрреалистичностью лежащую восьмерку – знак бесконечности.
Точное число людей, лишившихся крова и живущих в бывших палатах, как в муравейнике, нам не было известно – они просто выходили отовсюду и стекались, как ручейки к реке, когда мы, волонтеры, приносили нехитрый горячий ужин, сваренный в мультиварке, – часто это бывала каша с тушёнкой.
Лица – грустные, отстранённые, угрюмые, иногда приветливые – разные, как в московском метро, и истории страдальцев тоже не повторялись, их объединяло лишь отсутствие крыши над головой. Одна из жительниц восьмого этажа, глядя в окно, видела разрушенную многоэтажку, в которой прожила 40 лет.
Когда получалось, мы приносили сладкое – конфеты, печенье – и раздавали, стараясь, чтобы всем доставалось поровну. Но в этот раз вышло иначе – в самом конце, когда уже не осталось румяных круглых «мариек», вдруг появилась пожилая дама с безупречной прической и в красивом халате и подошла к тумбочке, на которой была организована уже опустевшая «скатерть-самобранка».
– К сожалению, печенья уже не осталось, есть немного каши, – извиняющимся тоном сказала я.
– Как это не осталось? – приподняла бровь дама.
– Вы позже подошли, раздали все…
Сказать, что она обиделась, – значило ничего не сказать. Я пообещала сходить вниз и принести чуть-чуть конфет, но ей хотелось именно печенья, которое закончилось. Я понимала, что люди здесь страдают, и все их чувства обострены до предела, и в то же время пыталась объяснить, почему нет печенья, хотя всем должно было достаться. По итогам переговоров все расстроились, от конфет в качестве замены она категорически отказалась.
На следующий день я целенаправленно начала раздачу импровизированного ужина с Тамары Васильевны, стараясь уделить ей как можно больше внимания. Однако наладить контакт оказалось не так просто – дама с характером, всю жизнь проработавшая на руководящей должности, относилась ко мне с недоверием, и только когда я рассказала ей о том, что приехала из Москвы, в свой отпуск, чтобы помогать в Мариуполе как доброволец, ее сердце смягчилось. Мы обнялись, как подруги, сели на кровать с панцирной сеткой, и Тамара Васильевна с горечью поведала мне, что, лишившись крова, она утратила и вещи, и документы, которые сгорели, и все контакты с единственным сыном, который живёт в северной столице и наверняка страшно волнуется, потеряв ее.
– А если мы попробуем найти его через социальные сети? Как его зовут? – предложила я без особой надежды, поскольку уже имелся печальный опыт поиска родственников «ивановыхивановивановичей», коих в Одноклассниках имелось несколько тысяч, – может, у него редкое имя, а, Тамара Васильевна?
– Да нет, обычное имя совершенно. Знаете, я мечтала назвать сына Феликсом, что означает «счастливый», а муж настоял на Эрнесте. Совершенно обычное, непримечательное имя. Ничего особенного…
– Эрнест? Я хотела так назвать сына, – вскочила я радостно, а Тамара Васильевна аж подпрыгнула на пружинах, – у нас есть надежда! До завтра! Мы очень-очень постараемся его найти!
Так как Интернет имелся только в больнице и работал с большими перебоями, то просьба найти Эрнеста была передана волонтеру, недавно вернувшемуся в Москву. Уже потом я подумала – а точно ли сын ищет маму, ведь в жизни всякое бывает. Да, есть сыновья – симы, иафеты, но ведь и хамы тоже есть.
«Нашел, имя довольно редкое, это было несложно. Он очень обрадовался, был просто счастлив, давно и безуспешно искал маму! Вот номер», – пришло невероятное сообщение, когда я меняла подгузник очередному пациенту.
На следующее утро (всю ночь ворочалась, не могла его дождаться), предварительно созвонившись с Эрнестом, мы пришли к Тамаре Васильевне.
– Доброе утро! Хотите проговорить с сыном? Мы нашли его!! – мне кажется, я была рада не меньше матери и сына.
– Сынок, я здесь, в больнице. Нет, не болею, просто живу, да, документы восстанавливают, ты искал меня? Волновался? Ждёшь?
– Мама, мы все, все тебя ждём! Слава Богу, мама! Ждём документы, да?
Разговор был такой трогательный, что все, даже проходящие мимо, останавливались и улыбались. За окном, медленно потягиваясь, поднималось щедрое мариупольское солнце. Я уже догадывалась, что, вернувшись в свою жизнь, буду скучать и вспоминать. Перед отъездом зашла проститься со всеми жителями восьмого этажа. Тамара Васильевна обняла меня и заплакала:
– Я ведь как думала? Никому мы не нужны, брошены, страшно, горько. Тут ещё печенье… Ангел мой, прости, мы тебя теперь только так называем с сыном, ангел мой, как хорошо, что случилось это печенье, которое мне не досталось. Мы бы и не поговорили с тобой, и не нашли бы сына. Я вообще теперь, когда вижу ваших волонтеров, говорю себе: «Бог есть, вот же Он, прислал своих помощников». Береги себя, наш ангел, и спасибо.